История одного назначения
Невыносимая нелегкость российского бытия
Поручик Григорий Колокольцев, сын генерала, кутит и шутит с друзьями, является поборником либеральных реформ и верит в светлое либеральное будущее. Однако недобрые отношения с отцом засылают его в Тульскую губернию в заштатный полк, где он дерзит педантичному капитану-поляку, пытается учить солдат грамоте, сочувствует угнетаемому начальством и сослуживцами писарю и знакомится с прогрессивным писателем Львом Николаевичем Толстым… Вот только выбор в жизни ему придётся делать не самим назначением, а поступком в деле провинившегося солдата, в адвокаты которому вызовется авторитетный даже в верхах писатель.
 Тот случай, когда сценарий является для фильма всем. Потому что, положа руку на сердце, сильных актёрских работ, скорее, нет, разве только несчастный писарь и не менее несчастный прапорщик, (не) ставшие заложниками своей совести и сумасшествия. Остальные каши, скорее, не портят, чем её делают. Есть, конечно, отличная работа художника и особенно оператора, зачастую подменяющего актёров характерным движением камеры. Но все равно главное — это сценарий и всасывающая как хороший омут с тучей чертей режиссура.
 Ведь (чего уж там миндальничать?!) Дуня Смирнова — человек не самый добрый. Школа злословия — ее органика (понимайте в меру своей испорченности образованием). И даже насквозь позитивный ромком «Два дня» был полон фиг в кармане и самоиронии про отношения федерального чиновника и работника культуры (будучи замужем за Чубайсом, она вроде как романтизировала и слегка обсмеяла, а финалом вовсе поставила под сомнения, собственную жизнь). «Кококо» вышел снисходительной улыбкой над фобиями и закидонами интеллигенции.
«История одного назначения» ещё может на какой-то взгляд содержать снисходительность, но улыбки в ней почти и нет. Есть какая-то жутковатая растерянность перед (ни много ни мало) неразгаданным кодом России-матушки. На ум приходят только хрестоматийные и набившие оскомину «Умом Россию не понять…» или вроде б уж совсем неуместное «Земля наша обильна, но порядка в ней нет».  И, конечно, что ни герой — то обманка или обманут. Равнодушный прапорщик? Ан нет — напротив, он бежит от совести к уму, но убежать не может. Жизнеобильный Колокольцев, бунтующий против отцов? Да нет — всё одно это генеральский (как всегда неоднозначно чиновная роль Андрея Смирнова) сын, лишь играющий в либерала. Никчёмный, неуклюжий, слабый писарь вырастает едва ли не в образ Христа-страдальца. Добрый народ, в который верит Лев Николаевич? Не-а — неразгаданная солдатско-крестьянская масса, палящая баню с женщинами вместо учения, морящая свинок в обиде за брошенных лошадок (а то и ещё из-за чего), но страдающая по невинно (?) осужденному. Сухарь, педант и поляк, обиженный на мачеху-Россию? «Всего лишь» верный долгу и уставу законник-офицер…
 Думается, что в этом Авдотья Андреевна и вовсе интуитивно (а то и намеренно) угадала роль закона на Руси — он уж ведь точно не основа нашего (бес) порядка. Скорее, глас судьбы, расставляющий по местам людей, карьеры и муки совести. Ведь у нас он терпим к воровству, побоям, унижениям, прелюбодеям, губящим женщин (кстати, это было преступление против нравственности, за которое можно было и каторгу схлопотать), но не терпит пощёчины власти. Карающий меч судьбы, но не правосудия…
 А что же Толстой? Хорош или плох? Да ни то и не другое… Конечно, Смирнова его любит. Как, кстати, и все её персонажи — кроме, да и то с оговорками, прапорщика, бросающего упрёк своему литературному отражению — от генерала Колокольцева до его сына, от министра Милютина до бедолаги-обвиняемого. Вот только судьба Толстого — это не судьба нового мессии, а судьба гениального писателя, но, увы, банального русского интеллигента. Софья Андреевна любит? Конечно, но он справедливо бросает ей: Так как же можно любить меня, но не принимать мыслей моих и дел?
Речь на суде? Блестящая. Но на что она повлияла? Надежда на закон? Нет — та же вера в императорскую милость, облеченная в форму литературного ультиматума, потому и… бесплодная. Наконец, принятие на себя вины за всю неправедность мира и немощь изменить что-либо от собственной семьи и родных вплоть до японских свиней (ага, снова они) и южноамериканского гуано. Это ли не карма русского интеллигента? Вот и выводит сценарист и режиссёр едва ли не шутками-прибаутками с невыносимой лёгкостью бытия, неспешно, в житейском многоголосье чугунную российскую широту и узость. И народ в финале стенает и безмолвствует. Вернее, бездействует. А Христос (или козел отпущения?) и вовсе затоптан…  Плакат (постер) обещал почти пастораль на фоне детектива, а зрители выходят из зала придавленные тяжестью жизни, в которой за 150 лет не так уж много и поменялось…
| |
| Категория: Кино-Театр | Добавил: smidmi79 (13.09.2018) | |
| Просмотров: 400 |
| Всего комментариев: 0 | |