Реж. Владимир Мотыль

В ролях: Анатолий Кузнецов, Павел Луспекаев, Спартак Мишулин

СССР

1969

Оценка 8,5

Сюжет.

Гражданская война на излете. Бредущего по пустыне в сторону дома бойца за счастье трудового народа всего мира Федора Сухова запрягают постеречь жен басмача, бандита и местной звезды-террориста-контрабандиста из породы очень крутых (во всех смыслах) мужиков - Абдуллы...

Общее

Всё-таки не так мало общего у России и США - большие пространства, колонизация диких краев, населенных азиатами или индейцами (кстати, тоже азиатами, если верить моим знаниям из курса средней школы - они, правда, могли устареть), своеобразие имперского строительства (правда, у каждой империи - свое)... И в искусстве приоритет (во многих смыслах, хотя на истину в утверждении этого не претендую) массовых видов - литературы и кино. В последнем и случилось своеобразное пересечение - и если США родили свой великий киножанр вестерна, то и СССР ответил своим - истерном (пусть и менее великим). И не в обиду американцам будет сказано, но если с антуражем у них все более или менее неплохо, то вот с набором интересных персонажей - явный недобор. И яркие представители истерна - Мотыль и Михалков - побогаче палитру представляют.

Мотыль вообще (без дураков) создал шедевр, используя, впрочем, и традиции классического вестерна, и ироничную интонацию Серджио Леоне... Но или находил нашенские аналоги в сложившейся в Америке системе символов либо вкладывал в них новые смыслы, а то и изобретались совсем новые темы...

Ну вот например, святая троица аксакалов, хранящая порох войны... Тут тебе вроде как своеобразный топор войны (неосторожно раскопанный Суховым), и русская троичность (привет богатырям и другим троицам), и архаика сугубо восточная (что очевидно и подкреплено фразой "Давно здесь сидим...").

Антураж почти тот же - револьверы, снайперская стрельба, трюки аки в Великолепной семерке и т.п.

Остальное не вполне типично для вестерна, а уж тем более для советского революционного кино.

Персонажи.

Саид - любопытнейший персонаж. По советским меркам - среднеазиатский бедняк (по американским аналога сразу не нахожу, а вот в "красном" вестерне легко - правильный индеец типа героев Гойко Митича). Но Мотыль делает его не линейным поборником социальной справедливости, а своеобразным защитником справедливого боя, в котором неловко бросить проигрывающую потенциально сторону. При этом многие "заблуждения" басмачества Саид разделяет: "Это его жены", "Здесь нет Джавдета" и т.д. Честь в понятии Саида вполне традиционна - "долг платежом красен", а потому классовая сущность здесь почти не при чем ("Джавдет - трус, Абдулла - воин")

Верещагин - вообще реабилитация державного царского прошлого как минимум, если не белого движения. Но тут эволюция даже витиевата: в целом, это персонаж, застрявший под влиянием (замком) жены в позиции мещанина ("Хорошая жена, хороший дом - что еще надо, чтобы встретить старость?!"), тоскующий по утраченной родине ("За державу обидно"). Но обстоятельства толкают его на нужный для советских цензоров путь (не без нюансов, конечно), но об этом ниже. Павел Артемьевич - совсем не осознавший эксплуататорскую сущность Абдуллы военспец, пришедший в Красную Армию, а человек, понимающий справедливость не в большом смысле, а в малом, почти детском. Петруха для него и сын (могила которого в Астрахани) и Родина... А в этом больше личного, чем мировоззренческого (во всяком случае, в марксистском ключе).

Сухов тоже отнюдь ведь не классовый боец - он о возвращении на Родину мечтает, а по пескам мотаться вынужден, становясь героем поневоле. Есть и отдельные зарисовки, дающие понять разрыв между русским и восточным. Вставки о русской жизни, а некоторые ещё и с восточным колоритом, явно контрастируют и "пейзажно", и культурно со Средней Азией. Особенно хороша сцена с русским многоженством - замечательная в своей пародийности, но в то же время показывающая несоответствие двух архетипов - восточного и русского... "Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вместе им не сойтись". Русские остаются на Востоке одиночками ибо тот - дело настолько тонкое, что все одно что чужое. А ведь есть ещё и замечательные письма, написанные Марком Захаровым, в которых одно обращение "Бесценная Катерина Матвеевна" само по себе свидетельство русского национализма. В этом контексте Сухов - почти экзистенциальный русский боец за свою Родину и за всех трудящихся, шагающий по пустыне как Сизиф в свою гору ("Долго мне еще по этим пескам мотаться!!!").

Но все-таки центральные персонажи Белого солнца и ещё ряда советских фильмов - это, прямо по заветам Гоголя, - маленькие люди. Вот и катализатором действия в "Белом солнце" становятся не совсем типичные, но маленькие и даже буквально безликие люди - бесправные восточные женщины и Петруха. Именно их присутствие делает бесцельное блуждание по пустыне в поисках Абдуллы, как и "доживание" в покое Верещагина смысловым. Для одних смысл - в защите не собразивших умереть ради мужа-тирана жен, для другого - в защите своей чести путём их умерщвления, для третьего - возмездие за поруганную отчизну в лице обычного русского парня...

И красный отряд, ищущий бандита, его не находит, а Сухов, оставшийся с женщинами, становится в итоге живцом. С Петрухой же интереснее всего... Обычно маленький человек умирает вместе со своим миром, и это становится финалом, побуждающим зрителя к сочувствию. Мотыль поступает иначе. Он разбавляет сочувствие побуждением к действию. И советская фабула защиты угнетенных становится христианской жертвой старой России в безвинной смерти курского крестьянина Петрухи и в (почти) осмысленной жертве Верещагина. Соединяются они в гениальном взгляде: "За что?!" Павла Луспекаева (к слову, настоящем русском богатыре - даже странно, что он не сыграл Поддубного). И в этих же глазах рождается карающий праведный гнев. Кстати, упоминание христианства не случайно - смотритель музея, к примеру, и прячет иконы и закрывается от бандитов ими же... В соответствии с законами диалектики старая Россия и Советская объединяются в борьбе с дремучей азиатчиной (ислам если и просматривается, то слабо, скорее всего, из-за сложной религиозной обстановки в среднеазиатских республиках, что сыграло фильму даже на руку).

Итого

Фильм и вовсе смотрелся бы чистой белогвардейщиной (даже название если не намекает, то отсылает к этой теме), если бы не обаяние и простовато-хитроватая рассудительность Сухова, да ещё разбавленная упомянутыми лирично-фольклорными письмами. И всё-таки в кинематографе, да и вообще в советском искусстве с конца 60-х воцарился тренд не то советского, не то и вовсе русского национализма в ущерб интернационализму. Вот и в "Белом солнце" больше о различиях, чем о сходстве классовых интересов.

Обидно, что посыл Мотыля был даже пророческим - как бы полемизируя с вышедшим несколькими годами ранее "Первым учителем" Кончаловского, Мотыль утверждает не поражение, но и не победу советского строя в освобождении женщины Востока, уничтожении социальных, в том числе и национальных различий. И режиссер убедил зрителей, что старое не умирает еще долго... Крах СССР примерно об этом